У Церкви есть неудержимая тяга решать свои и чужие проблемы с помощью государственной силы, считает протодьякон Андрей Кураев.
Исходящие со стороны РПЦ сигналы заставляют задуматься, не являются ли они свидетельством разрушения церковно-властной «симфонии» и предвестием каких-то перемен? Ситуацию комментирует протодьякон Андрей Кураев.
— О. Андрей, сегодня многие задаются вопросом: все-таки, разочаровались ли наша власть и церковь друг в друге? Вот, взять хотя бы довольно жесткое заявление патриарха Кирилла в адрес президентской администрации касательно обустройства Соловецкого архипелага? Это почти «наезд»…
— По-моему, не стоит видеть здесь слишком многого. Это примерно, как в позднебрежневские времена был конфликт между главами МВД и КГБ Щелоковым и Андроповым. Они там понемножку «бодались». Но означало ли это, что МВД и КГБ были какими-то самостоятельными субъектами политики? Нет, конечно.
Точно так же и здесь. Патриарх и два года назад тоже жестко критиковал местные архангелогородские власти за то, что они недостаточно учитывают его пожелания. Ничего нового здесь нет. Это межведомственные разборки по принципу «у кого крыша круче».
Более интересная «большая политика» промелькнула на сайте Патриархии в сообщении о некоем совещании военного духовенства в «Храме цвета хаки». В резюме сообщения об этом собрании было сказано, что «Вооруженные силы должны выйти на передний план борьбы с секулярными процессами в российском обществе. Для этого необходимо использовать присущее Вооруженным силам единоначалие».
Это серьезно, потому что в православии и в самом деле сильна традиция насаждать религиозное единоверие при помощи армейского единоначалия. В нашей церковной истории была не только практика обращения церкви к полиции для решения своих собственных проблем. Были (и есть) каноны, прямо повелевающие именно это и делать.
У Церкви своя история болезни. И главное из заболеваний — неудержимая тяга решать свои и чужие проблемы с помощью государственной силы. Поэтому так опасно потакание этим стремлениям. Как крошечная доля пойла может ввергнуть алкоголика в месячный (а то и летальный) запой, так и князья церкви в мгновение ока пройдут дистанцию до инквизиции и монастырских тюрем, если потакать их властным амбициям. Эту мощную многовековую генетику не смогла перекроить даже советская эпоха.
Православие — это не только колокольный звон и вкусный запах свежей просфорки. Это еще и школа тоталитаризма. Такова горькая итоговая формулировка византолога Александра Каждана: «Когда я думаю об истории Византии и ее значении для ХХ века, я всегда возвращаюсь к одной и той же мысли: Византия оставила нам уникальный опыт европейского тоталитаризма. Для меня Византия — не столько колыбель православия или хранилище сокровищ древней Эллады, сколько тысячелетний эксперимент тоталитарной политической практики, и без этого понимания мы, кажется, не сможем осознать своего места в историческом процессе».
— А что может означать недавний «запрет на разглашение церковных тайн»?
— В данном случае речь идет о простой вещи: из епархиальных канцелярий иногда утекают циркуляры, указивки, документы… И не случайно формулировка в тексте Синода такова: священникам в этом случае полагается запрещение в служении на год, а монахам — служащим епархиальных управлений — отлучение от причастия. Такое различие почти всегда делают церковные каноны, исходя из принципа римского права о том, что за одно преступление нельзя наказывать дважды. Поэтому за одно и то же деяние священники деградируются до уровня мирян, а миряне извергаются в состав «внешних», язычников. (Только, когда речь идет о продаже церковных должностей, наград и санов, правило св. патриарха Геннадия в V веке считало возможным таковых мерзавцев наказывать даже трижды: «да будет и есть отвержен, и всякого священного достоинства и служения чужд, и подвержен проклятию анафемы». То есть виновный клирик 1) извергается из сана; 2) отлучается от церкви; 3) проклинается).
Но монахи, которые служат при епископе, всегда имеют священный сан. Монах плюс епархиальное управление и минус сан — это формула доверенной монахини. Именно им и запрещается выносить вовне и сливать Кураеву какие-то бумаги.
Этот культ секретности в церкви сам по себе довольно позорен. Что тут надо прятать и от кого? При иных знаках Зодиака наши церковные спикеры говорят, что церковь — это семья, «организм любви», «таинство соборности», и что она есть вообще весь наш народ. Но если церковь — это весь наш русский народ, то какие могут быть тайны от своих? Если это тайны бюджета, так в древности говорили, что церковные деньги — это деньги нищих. Имея в виду, что только ради них они и собираются (Амвросий Медиоланский яростно назидал, что все они должны идти на выкуп пленных — Об обязанностях священников, II, 28). Тогда что прятать? Их нецелевое использование на комфортную жизнь церковных випов? Но тогда отлучать надо их самих, а не тех, кто про это сказал.
Или же тайными являются кадровые перемещения и их мотивы? Но отчего семья не должна знать, почему удалили их отца, или же почему им кого-то в отцы назначили? На днях читал про практику одной из западных компаний: при увольнении сотрудника они высылают его семье письмо с объяснением мотива своего решения.
— А как следует понимать смену предстоятеля Белорусской православной церкви в разгар политических волнений?
— Мне бы хотелось начать с заявлений председателя синодального информационного отдела БПЦ протоиерея Сергия Лепина в его «Живом журнале». Там он пишет: мол, неправда, что белорусская церковь молчала. Митрополит Павел (Пономарев) сходил в больницу — и, будучи поражен увиденным, этим избитым людям сказал: «Ваши страдания — вклад в процветание Беларуси»!
Человек, изрекающий такое в такой ситуации, являет лишь свои собственные деформации нравственного чувства и чувства такта. Кстати, за месяц до назначения на Минскую кафедру тогда еще рязанский митрополит Павел решил публично позаниматься геополитикой и сказал, что, ежели кто будет России угрожать и всякие санкции вводить «мы откроем чернобыльский краник»!
И тут вопрос уже не к нему, а к патриарху Кириллу: как после этого можно было именно этого человека назначать в зону, пораженную «чернобыльским краником», в Белоруссию?! Это изначально был человек там чужой — и даже при всем желании ничем он Лукашенко помочь не мог, поскольку нравственный авторитет его был ниже плинтуса.
И на фоне этого «краника», главу белорусских католиков Тадеуша Кондрусевича задержали на польско-белорусской границе. Как не вспомнить слова Ахматовой: «какую биографию делают рыжему!» Сами лукашенковцы своими руками отдают Белоруссию Ватикану.
— Ничего себе. И что за всем этим может стоять?
— Как всегда — безразмерность аппетитов. Не конкретному патриарху Кириллу, а всей нашей православной традиции чужд аскетизм. Я говорю о политическом аскетизме. Наши епископы могут быть постниками, могут отказаться от котлетки в пятницу и даже от сексуальных удовольствий. Но отказ от удовольствия власти, от похоти власти, в их культурную матрицу не заложен.
Церковь всех желает видеть своими монахами-послушниками. И если монахи должны покаянно рассказывать начальству о своих снах и мыслях («помыслах»), то и миряне по идее должны быть столь же управляемы во всех сферах своей жизни. Эта жажда тоталитарного контроля прячется, лишь если получает жесткий отпор извне — от православного царя, не желающего видеть конкурентов, или от антиклерикально настроенного общества. Но когда есть возможность что-то еще получить под свой контроль, епископы никогда сами от этого не отказываются и не мотивируют свой отказ формулой «Насилие несовместимо с нашей верой».
В этом смысле августовская белорусская история ничего нового не показала. Есть многовековая константа: церковная элита со времен императора Константина инкорпорирована в светскую элиту и живет ее интересами. Это часть элитного класса по своим аппетитам, уровню потребления, связям, идентичности, интересам и обязательствам. Многие века епископы смотрят на мир через общие очки с феодалами.
Совершенно естественно, что за эти века через них проросла единая нервная система. И только в одном случае возникает сбой: если митрополитам неясно, кто же сегодня — власть. Как честно сказали епископы соловецкого лагеря в 1927 году: выступая против большевиков в первые годы советской власти, мы просто не знали, что вы — власть, а не бандиты. А сейчас мы понимаем: вы тут надолго, и поэтому сейчас церковь с советской властью.
Вот такая же минутка растерянности была у митрополита Павла. Кто победит — улица или президентский дворец? Это и до сих пор до конца не ясно. Вот митрополит и стал кланяться туда-сюда. Поначалу он поздравил Лукашенко с победой. Потом, когда на выходе из храма его окружили протестующие прихожане, он их заверил, что отозвал назад свое поздравление. А потом пресс-служба в лице упомянутого Лепина опубликовала сообщение о том, что информация об отмене поздравления не соответствует действительности.
И вновь скажу: конкретные имена здесь ничего не значат. Это функции, запрограммированные столетия назад. Для того, чтобы пойти против этих функций — нужен подвиг. Требовать, чтобы люди совершили подвиг, я не считаю уместным.
Можно предложить лишь две вывода. Первый: сбавьте свой автопрезентационный пафос, господа, и не называйте себя «голосом народной совести». Вашей совести и вашего мужества хватает лишь на обличение далеких и неопасных для вас гей-парадчиков. Но в этом отношении ваше мнение полностью совпадает с мнением завсегдатаев любой соседней пивнушки (к коим я готов причислить и самого себя). Но те завсегдатаи при этом не мнят себя наместниками Бога на земле.
Второй: мы видим, как мучительно не удается нашим митрополитам сменить свою классовую ориентацию и хоть разочек заговорить голосом жертв! Не радеть за «геополитические интересы» своего князя, а отозваться на обиды обычного смерда, сказать (хотя бы просто сказать!), что и на нашей спине горит след от кнута, которым наш феодал исполосовал этого смерда. Почувствовать боль чужого и маленького человека как свою может лишь действительно святой человек, а святость — это чудо Божие, а не матрица и не архетип. Поэтому святости от высокопресвященнейших я не жду. Но и оснований для комплиментов их богопросвещенной и бесподобной нравственной чуткости не вижу.
У меня такое ощущение, что историческая задача патриарха Кирилла — оправдать учебники по научному атеизму. Те в свое время говорили — и меня это жутко возмущало, — что задача церкви состоит в обеспечении функционирования власти, в создании идеологической подпорки для нее и т. д.
Я был убежден и очень остро переживал, что религия и Евангелие — это совсем о другом. Но и в современности наша церковь многоустно и многообразно сама себя редуцировала к «замполитству». И это тем более и горько и смешно, что уже есть другие примеры в современной церковной жизни у тех же католиков. Но наши епископы совсем как французские роялисты послереволюционных лет конца XVIII века: «ничего не забыли и ничему не научились».
Беседовал Леонид Смирнов
Источник: